«Я считаю, что никого нельзя переубедить»

— Расскажи, как у вас сейчас дела? 

— Нормально, работаем, адаптируемся… В общем, хорошо. 

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь об адаптации? 

— Avgvst Берлин — это независимый бизнес. То есть мы ничего не производим в России и никак финансово не связаны (с российским филиалом бренда — прим. автора). Мы за полгода перестроили всю логистическую цепочку и все производим в Германии, Италии, Таиланде. И сейчас изобретаем новые ходы коммуникации. Есть дизайны, которые были придуманы в России, в другом контексте, и так как Avgvst это не про украшения сами по себе, а про историю за ними, мы должны её как-то перепридумать.

(ред. два вопроса были удалены после публикации по просьбе героини)

— А у тебя не было сомнений?

— Нет. Знаешь, что мне придало уверенность? Мы сюда приехали и начали искать помещение ещё до ковида. И чуть было не подписали договор. Потом начался ковид. И когда я приехала сюда (уже в 2022 – прим. автора) и продолжила искать помещение — был страх. Фрау, владелица здания, в котором мы снимаем помещения, собеседовала меня по телефону. Когда я сказала, что у нас достаточно успешный бизнес в России и поделилась переживаниями по поводу войны, по поводу того, как нас воспринимают, она мне сказала: «Дорогая, у вас своя пропаганда, у нас своя. Покажи мне свою бизнес-модель». 

— Что она имела в виду?

— Ну, что… моя национальность не имеет значения. И ещё меня поддержала фраза, которую мне сказал Толя, мой муж. Он мне сказал: «Послушай, красоту нельзя закенселить». А сейчас это (недовольство в соцсетях деятельностью россиян — прим. автора) просто часть жизни. И от этого никуда не деться. Это часть, не знаю, нашей расплаты.

— Когда я смотрю на такие комментарии, я понимаю, что это, к сожалению, не совсем коммуникация. Два человека не разговаривают в этот момент.

— В целом, я считаю, что никого нельзя переубедить.

— Интересно, что это говоришь ты, человек, который делал цепочки со словом «иноагент». 

— Мне кажется, все эти активности и инициативы, даже когда-то наша рассылка про изменение Конституции, это не попытка кого-то переубедить. Это попытка найти своих и сделать их видимыми, высветить их фонариком, чтобы понять, сколько тут живых людей.

— При этом вы продолжаете быть граждански активными.

— Мы стараемся поддерживать LaruHelpsUkraine, фонд, который помогает украинским беженцам. Это не про изменение мира. Это про что-то личное. Если у тебя есть возможность кому-то помочь, это как бы твой такой человеческий налог. 

— С точки зрения концепции и ценностей, чем отличаются Avgvst в России от Avgvst в Берлине? 

— Август всегда немножко про протест. То, что мы манифестировали, то, против чего можно было протестовать в России, нет смысла делать здесь. Ну, не знаю, например, какое-нибудь равенство…

— Проблема решена?

— Да, именно. Что удивительно, например, проблема феминизма, как мне казалось, тоже решена здесь, но я вижу, что этой повестки больше.

— А с точки зрения отношений человека с ювелирными украшениями клиент берлинский, немецкий, он другой?

— Я думаю, да. В России более востребованы классические, иногда даже романтические, сентиментальные дизайны. В Берлине люди выбирают андеграундное, авангардное. Я думала, что это штамп, но так и есть. 

— Частью вашей концепции всегда были ваши рассылки, по сути живые эмоциональные письма от тебя, про гражданскую повестку, ежедневную жизнь. Я подписана сейчас на вашу берлинскую рассылку, но пока не видела таких текстов.

— Это правда так, у меня есть какой-то затык. Я не знаю этого клиента, я не понимаю, к кому я обращаюсь, в чём боль этих людей, чем… 

— Чем они живут?

— Да. Я называю это «включить Гришковца», когда ты находишь что-то, что каждый видел и чувствовал, но не мог выразить словами, а ты заметила, рассказала, и все порадовались, что у них тоже так же. У меня была идея писать там о дебрях женщины-предпринимателя, эмигранта, которая только переехала и пытается бизнес построить, но зачем кому-то про это знать. А ещё у нас достаточно много клиентов русскоязычных, и так странно разговаривать с ними на английском! Мне хочется найти этот формат, но пока я его не нашла.

— Этот контекст, понимание людей в этом городе, у тебя распаковывается?

— Честно говоря, нет. Я не вижу этот калейдоскоп весь, я просто часть одного треугольничка цветного. Я общаюсь с экспатами, не знаю, из Голландии или из Америки, они для меня удивительное открытие. Я думала, что они вот такие, а они вообще другие, но связь с нашей аудиторией в России настолько сильная, что многие говорят: встретил человека в украшениях Avgvst и понимаешь, что он свой. И я не знаю, достижимо ли это в Берлине, поэтому коммуникация более safe, более коммерческая.

— Я видела в инстаграме ивент, посвященный женщинам-предпринимателям с твоим участием. Расскажи об этом. 

— Мы познакомились с Тамарой, основательницей сообщества Berlin Boss Babes (коммьюнити для женщин, которые занимаются бизнесом — прим. автора) и начали болтать про женщин в бизнесе, проболтали три часа незаметно, и решили, что надо продолжить в рамках закрытого мероприятия. Там были разные женщины: кто-то из инвестфонда, кто-то фитнес-тренер.

— Речь о женщинах, включенных в бизнес?

— Мы хотели поговорить про карьерный твист, когда ты меняешь дело жизни или уходишь из найма в бизнес, в открытое плавание. Например, к нам пришла танцовщица, которая уехала из Сеула, чтобы не делать пластическую операцию, потому что там все говорили, что её тип красоты не соответствует стандартам. И она уехала в Берлин, с восьмого раза получила визу и стала фитнес-тренером.

— Какие у тебя были открытия, когда ты познакомилась с этими женщинами?

— Вообще мне кажется, что у женщин сейчас слишком много ролей. Я недавно сидела с подругой на балконе и мы обсуждали уколы красоты, что работает, что нет, обсуждали, до какого момента нужно успеть родить ребёнка, с каким партнером ты готова это сделать. А ещё тебе нужна финансовая независимость, и каждая хочет состояться в карьере или в бизнесе. И как это всё решить? То есть я сижу и думаю: ё-мое, вот этот помпон ожиданий социальных, без морщин, с маникюром, с финансовой независимостью еще и родить, и…

— Ты забыла про митинги! 

— Да! Ещё заниматься благотворительностью и капсульный гардероб составить. 

— И осознанно потреблять! 

— Примерно все женщины, откуда бы они ни приехали, об этом же думают.

— Мне близко то, о чём ты говоришь. Но я думаю: а не внутренние ли это требования? В Берлине от тебя никто не ждёт макияжа и маникюра, просто.. Не хочется быть самой некрасивой девочкой в классе.

— Да, и это требует усилий, внимания. И этот объем внимания как-то нужно размазывать на огромное количество вещей.

— А ты чувствуешь, что Берлин влияет на твой способ самопрезентации?

— В Берлине совершенно некуда наряжаться, иногда это вызывает тоску, и шёлковая комбинация в пол грустит в шкафу, но я не хочу находиться в среде, в которой нужно соответствовать высокому уровню нарядности, как это было в Москве. Берлин гораздо более расслабленный.

— Ты сидишь сейчас в сандалиях.

— Я как-то вышла в Москве на ужин в ближайшее кафе в кроксах и носках, все сидели такие нарядные, и я поймала столько осуждающих взглядов. 

— А ты проводишь какие-то тренинги по коммуникации для своей команды?

— Вот сейчас готовлю такой. И всё нужно адаптировать, потому что обычные сейлс-штук здесь вообще не работают.

— Например?

— Здесь люди достаточно разумно относятся к деньгам, а в Москве у всех есть кредитные карты и больше возможностей для импульсивных покупок. Здесь ты скорее должен говорить рациональные причины, почему ты будешь носить это каждый день. А там можно заходить с вопроса: «чем ты хочешь себя порадовать сегодня?»

— У тебя появились какие-то новые черты, берлинские привычки?

— Поменялся, мне кажется, принцип управления, я стала больше доверять людям, давать им право на ошибку, меньше требовать от них, давать больше свободы. Может быть, я просто устала, мне просто не хватает на всё внимания. 

— У тебя есть место силы здесь?

— Мне очень нравится кладбище Лайзе парк, старое, маленькое, там всегда очень тихо и классно. 

— Ходишь туда одна?

— Да, просто сижу или круги наматываю. А привычки такие: выйти на улицу и выпить кофе — это как выйти в свою гостиную. Это очень классное ощущение, которого мне не хватало в Москве или в Екатеринбурге. А ещё, конечно, привычка приносить что-нибудь найденное. (Ровно в этот момент дочка Натальи приносит к нашему столику несколько булыжников, которые она с усердием выкорчевала из брусчатки, на что мама ей говорит: «Мира, верни, пожалуйста, кирпичи на место, это имущество города, это нельзя взять себе»).

— Помнишь своё первое впечатление о Берлине?

— Да, я рожала в Берлине дочку, мы приехали как туристы на три месяца и решили, что нам хотелось бы родить тут. А в 2019 году мне захотелось здесь развивать Avgvst. Я не выбирала никогда Берлин или Германию по налоговой ставке или условиям для предпринимательства. Когда я была беременна, когда мы ходили с пупсиком в коляске, было так хорошо, так безопасно и классно. А потом я приехала в Екатеринбург и поняла, что когда я захожу с коляской в кафе, я всем мешаю. 

— Я часто вижу много скандалов, связанных с тем, что в России женщинам с детьми не рады в общественном пространстве.

— Живя в Москве, ты не видишь людей вокруг тебя, взращивающих детей. Они невидимы. Они где-то с нянями, в садиках или в развивающих штуках, они не часть городской среды. А здесь процесс взращивания детей такой же, как попивание винишка на улице. Но это, мне кажется, именно берлинская тема, потому что, например, в том же Париже ты с трудом найдёшь детскую площадку. И я стараюсь от себя гнать ментальные уловки. 

— В смысле, что это не обязательно описывает всю реальность?

— Да, что-то типа. Бинарность и двойственность не свойственны мне сейчас по логикам мышления. 

— То есть? 

— Я стараюсь не описывать (жизнь — прим. автора) ярлычным способом.

— Хм.

— Действительность сложнее, чем то, как мы её описываем. Здесь свобода и принятие, а там женщина у плиты и гомофобия. В какой-то степени, если это редуцировать, выпарить всё, до сухого остатка, может быть, у кого-то так и останется. А у кого-то останется что-то другое.

— А какое, не знаю, главное для тебя человеческое открытие за последние полтора года?

— Я особенно остро чувствую ограничение своего словаря, я не могу описать словами всего, что я вижу. Поэтому мне в целом сложно отвечать на вопросы. И обычно я не соглашаюсь на интервью, потому что ответ на вопрос ставит точку.

— Сужает тебя?

— Да, мне вопрос интереснее ответа.

— А какие вопросы ты себе задаешь?

— Что значит быть взрослой? Где границы моей ответственности?
Где границы моего влияния на дочь? В чём мой… тип моего лидерства?

— Это всё ещё для тебя вопрос! А когда к тебе приезжают друзья, куда ты их ведёшь?

— В гости к себе и на субботний рынок всегда. В четверг я хожу к рыбнику покупать копчёную рыбу, в субботу я хожу к итальянцам есть панчетту и покупать овощи. Может быть, я тоже однажды встану с лотком на рынке, буду пирожки печь.

— Ты правда думаешь о том, чтобы делать что-то другое?

— Я люблю готовить и люблю кормить людей. Но я бы не хотела открывать ресторан, ресторан это как постриг в монастыре, а это (пирожки — прим. автора) формат, ни к чему не обязывающий. А в готовке есть и эстетика, и полный контроль. Ты как бы напрямую влияешь на вещи. 

— Да, сейчас этого очень не хватает.

— Сейчас у меня есть большой стол, за который я могу пригласить гостей. За первые полгода в Берлине я приглашала гостей чаще, чем за всю свою жизнь. И здесь в целом чуть-чуть другой тип общения между мной и людьми. Все мои встречи в Москве были очень функциональными. А здесь я купила бычий хвост или наготовила тартов, приходите!

— Прикольно.

— И как будто… Никогда у меня не было столько друзей, сколько в Берлине.

— Как ты, кстати, понимаешь, что человек твой?

— Я всегда, наверное, схожусь с сомневающимися людьми. Я никогда не схожусь с людьми категоричными.